Еще позавчера он был уверен, что любит окружавших его людей. Даже ненормального Дылду, даже вечно сонного Рыбью Морду и смертельно опасного Кривого – всех ватажников он любил и искренне уважал.
– Кошели берегите, – сказал Рык, поймав чью-то руку с ножом, потянувшуюся из толпы к его поясу.
– И долю потерять боюсь! Вы, безголовые, не то что мою долю, все меж пальцев упустите. Жлоб – он ведь скользкий. Ты его вроде прижал, а он вывернется, как рыба, хвостом тебе по морде влепит и уйдет. – Дед распалился не на шутку. – Я полную долю получал, когда ты, дубина, еще без порток бегал с задницей грязной. И половинную, как стременному, мне позорно принимать будет…
Хорек стоял и слышал, как вороны дерутся за куски плоти живого еще сотника. Глухой стон за спиной. Град ударов, треск рвущейся кожи…
– Тебе помочь покойничка убрать? – спросил Рык у менялы.
– Не знаю. Колдун придумал, витязь содеял, как мечом разрубил, да не поперек, а вдоль. Свет наверху, значит, тьма внизу, а между всем этим, чтобы не перемешивалось, твердь земная. Вроде как стена… И так все хорошо стало! – Дед даже руками всплеснул, зашипел и за правое плечо схватился. – Иди куда хочешь, делай что хочешь, все твое, ты – главный и свободный. И убивай, если хочешь, брата убивай, соседа, отца, мать – кого хочешь убивай, отбирай последнее. В лес, говоришь, можно ходить свободно? Это кому можно свободно ходить? Мне? Тебе? Нам можно. А селянам? А няньке княжны? Купцам, пастухам… им можно? Будто легче им, что не твари сумеречные, а мы, веселые да свободные, их жизни лишим. Легче?