Это выходило, что они, замерзая в снегу, рискуя ежедневно, добывали по чешуйке и ноготку, а кто-то за один раз, не рискуя почти и не страдая, не ночуя на морозе и не нарываясь на сталь, зарабатывал только на одном похищенном ребенке столько, сколько вся их ватага за год. И то не за каждый.
– Если кто из них в нашей комнате – порежу, – пообещал Кривой. – Вначале тех, что в комнате, потом тех, что в коридоре, а потом уж и Карася.
– Не знаю. Жлоб привез деток, – в голосе Молчуна появилась слеза, – побыл тут дня три. Потом приехали его знакомые, двое – такой высокий мужик, вроде как из Крепостей, и с ним степняк. Мы еще подумали, как это степняк тут, в наших краях, да по морозу… Помнишь, Сапог?
Первая лошадь была пегая, вторая – серая, а третья рыжая, с белыми пятнами на боках. Ерунда это была, на это можно было внимания не обращать, но почему-то именно это бросилось в глаза Хорьку. Первая лошадь шла бодро, вскидывала голову.
– Я… – простонал меняла, и Кривой не выдержал, отобрал кинжал, ударил один раз, не целясь.
– И вы меня отпустите? – с обидой в голосе спросил Щербатый. – Вот так вот просто отпустите?