Пленный бежал за первыми санями, с ременной петлей на шее и связанными за спиной руками. Его не подгоняли, да и сами не торопились. Путь держали к небольшой рощице возле тракта; все – и ватажники, и пленник – знали, зачем едут, что произойдет там, среди редких сосенок, но ничего не испытывали.
Домов было, может, с сотню, из труб у всех шел дым, тянулся столбами к морозному небу. Из-за домов появились конные, двинулись шагом вдоль саней, один-два-три-четыре… – два десятка всадников в одинаковых белых полушубках, серых шапках, с копьями и луками в колчанах. За спиной у каждого висел круглый щит. К воротам подъехало пятеро, другие остались возле саней, справа и слева.
Грязь из-под горы текла вниз неторопливо. Хорьку показалось, что он слышит бульканье и шипение, но потом понял, что это шорох, сухой скрежет, утробное урчание и треск. Эти звуки усиливались, становились все громче, пока не заполонили все вокруг, поглотив воронье карканье и крики людей.
– Мы за княжной поедем? – спросил Хорек, доев пирог. – Вызволять?
– Бабы я там не видел, – сказал Враль. – Они подъехали по восточному тракту, остановились возле тамошней заставы, на околице. Там факела горели – я рассмотрел. Серый плащ, волком подбитый, меч у седла – все, как говорили. Короб кожаный на санях, здоровенный.
Княгиня, бледнея, подошла к Рыку. Пятна на лице, появившиеся на шестом месяце, проступили еще явственнее.