Раздался хруст, и сотник захлебнулся криком.
– Храм, – ответил упавшим голосом Щербатый.
– Спасибо тебе, добрый человек. Не поешь, душу выворачиваешь! Спасибо.
– А чтобы ты лишнего не узнал, – за Рыка ответила княгиня. – Чтобы не выведал ненароком что-то для атамана важное.
– Мы никогда не смотрели в глаза друг другу, – тихо сказал горбун. – Я не смел, а тебе было все равно, кто там прижимается к стене, пропуская тебя. Ты стоял на балконе городского Совета с веревочной петлей на шее, тебе угрожала смерть, толпа кричала и бесновалась – а ты улыбался… Я стоял в этой толпе и завидовал тебе. Страстно, как не завидовал никому и никогда. Я не завидовал твоему богатству и твоей власти. Я завидовал твоему спокойствию. Ты презирал толпу, она ненавидела тебя за это презрение, но ничего не могла поделать… Тогда… Тогда, девять лет назад я решил… Я решил, что когда-нибудь… Когда-нибудь… Или, может, не тогда. Может, в прошлом году… Нет, все-таки решил я тогда, а в прошлом году понял, что решимость моя не умерла. Нет. Я следил за тобой, собирал по крохам рассказы о твоих делах, твоих словах, твоих поступках и мыслях… Тебе было наплевать на жалкого горбатого человечка… и ей тоже – наплевать. Он был горбат. Я – горбат. Я – урод. Она мне это сказала, захохотала, бросила в лицо, как плевок… И я ничего не мог ей возразить. Я действительно урод.
– Ты мне такое спой-расскажи, чтобы я не знал. Удиви меня, а я тебя не чешуйкой, а ноготком награжу. Удиви!