– Думаю, как-нибудь само образуется. Если придется, я проложу себе дорогу силой.
Леди в красном уронила на землю свою деревянную чашу.
Вскоре после полуночи, в безлунной тьме, Септимус наконец подобрался к двери домика. В одной руке он держал тигель, а в другой – томик романтической поэзии и гнездо дрозда, набитое еловыми шишками. С пояса лорда свешивалась дубовая палица, утыканная медными гвоздями. Он долго прислушивался, стоя у двери, но изнутри доносилось только ровное дыхание, порой прерываемое коротким храпом. Глаза Септимуса были привычны к темноте, кроме того, хижина четко выделялась на фоне белого мелового склона Теснины. Мститель стоял, прижавшись к стене дома и держа в поле зрения дверь.
Они указывали на него пальцами и смеялись тоненькими звенящими голосами над беднягой в нижнем белье и разбитых ботинках, завернутом в одеяло, зато со шляпой-котелком на голове. Тристран покраснел и крепче запахнул края своей импровизированной накидки.
– Я видела топаз у тебя на поясе, еще когда носила облик птицы, – объяснила женщина, вставая на ноги. – Я заметила его, когда ты купалась в реке, и сразу узнала.
Ведьма пнула обезглавленный труп единорога, повалив его набок. Забрав с собой отрезанную голову, она вернулась к карете и взобралась на облучок. А потом взяла поводья и снова послала норовистых коней в усталую рысь.