— Что — да? — сказал Поль хладнокровно. — Сами просили.
— Вот мы и хотим выяснить насчет этой самой свободы воли, — ответил Рудак. — Может быть, ее вовсе и нет.
— Почему? — осведомился Валькенштейн, подходя. Он думал иначе.
— Ты правда, Атос, чего-то… Нехорошо, знаешь… Мы все стараемся…
— Дай мне сказать, Сергей Иванович. Я все понимаю. Ты боишься. А здесь нельзя быть одиноким. Здесь не бывает одиноких. Поправляйся скорее, штурман. Ты киснешь.
Кажется, Комов задремал, а когда проснулся, Пальмира стояла уже высоко. Из палатки, где спал Фокин, раздавалось чмоканье и всхрапывание. На соседней крыше шептались.