— Конечно, — сказал он сердито, — должен же я знать, что происходит на моей территории. Мне за бойкими ребятами, вроде твоего Альберта, навоз разгребать неохота. У меня других дел полно. Кстати, Паша на самом деле мой друг.
Что-то она упустила. Чего-то не вспомнила.
— Потому что у него ручка в левой руке, — как бы совсем обессилев, проговорила Варвара и опустилась на табуретку, которая угрожающе заскрипела и как будто слегка накренилась, — он пишет левой рукой! А мой покойник писал правой! Это так же точно, как то, что меня зовут Варвара Лаптева. Это не он! Не Петр Борисович! Это другой!
Он не понял, что ее рассердило, но видел, что она рассердилась. Почему-то она нравилась ему — с ее нелепой челкой, розовыми щеками, персиковой кожей и дивной улыбкой. Он давно не видел, чтобы люди так улыбались. Нацепленные на физиономии протокольные гримасы, пронумерованные в зависимости от целей — «улыбка для шефа», «улыбка для партнера», «улыбка для коллеги», «улыбка для любимой» — не в счет.
И денег не было — сумка-то осталась в герцогских чертогах. Пардон, в королевских.
Из всего, что произошло, это «нас» было обиднее всего.