Ужас и смятение охватили Феодосью. Сказать сейчас, перед Богом в святых стенах, что готова она отдать Ему сына? А что, как заберет, обрадовавшись? Сказать, что не столь сильна ее любовь к Нему, чтобы пожертвовать сыночком? Не разгневается ли тогда Господь и, от обиды за безверие, не покарает ли, разразив громом небесным Агеюшку, наслав на него напасти? О, Господи!
И внезапу Феодосия оттолкнула Марию и бросилась к балагану. Она вытянула руку с перстнем из-под шубы и вырвала тело Господне с креста!! Посыпались облупившиеся деревянные гвозди. Над пологом появились две кудлатые головы с растрепанными рыжыми бородами и конопатыми носами. Кабы не видавшие виды шапки, головы те можно было принять за две миски горохового киселя, в который неведомо как попала солома. Это кукольники тянули шеи, недоумевая, куда делся из их рук распятый сын Божий?! Прижав Христа к груди, Феодосия развернулась к зрителям. Тотьмичи дружно выдохнули разинутыми ртами. Истома от неожиданности оторопел, но через мгновение охапил Феодосью вместе с деревянным Иисусом. Голубые, словно небесный аквамарин Феодосьины глаза оказались впряме от Истоминого лица. Он вдохнул запах заушин, пахнувших оладьями и елеем, и ретивое его наполнилось горячей кровью.
Все стояли в оцепенении, не зная, разбегаться врассыпную, падать ли ниц или молиться?!
— Нельзя. Ни к чему это, чтоб в девичью комнату заходил муж.
…Сия тайная вещь удалось, как по-маслу, словно сам черт Феодосье с Марией помогал!