— Вот у меня тут какая живая водица, — ласковым заупокойным голосом ворковала Феодосья.
Ах, почто Матрена набаяла сию историю? Утром Феодосия покрепче перевязала веревку люльки на плече и молча, не слушая воплей повитухи, ушла в осеннюю темень. Вечером она не вернулась. Матрена прождала три дня, плача, закрыла избу и вернулась в дом Строгоновых, где Мария должна была разродиться вторым чадцем.
Заслышав про «натуру цельную» тотьмичи присмирели: «Ишь, как красно бает. Вот тебе и дурка…»
— Ох, мука мне сие слышать! — горько вскрикнул Истома. — Мука думать, что будет тебя кто-то другой ласкать! Ну да ведь сие лишь тело, а душой мы только друг другу принадлежим.
— Нет, пока не помрешь, — заверила Феодосья. — Я про другого разбойника говорила, не про тебя.
— Что?.. Ох, Истомушка, — расслышав, наконец, вопрос, попавший в самую суть ея сомнений, вздохнула Феодосья. — Все ж таки нелегко на эдакий срамной грех идти…