— Ой, вспомнила. Тот нищий потом на торжище кошелек украл и деньги пропил. Ему пуп вырвали да на древо повесили. Значит, не Господь то был. Он бы красть не стал. Выходит, не согрешила аз?
— Да что же это за притирки? — подивились Василиса с Матреной. — Али елейные, от родимчика?
«Вот и погляделась аз в зеркало, — подумала Феодосья, когда Акулька и Зотей ушли. — Ибо глаза младенца — его душа, и оне не солгут кривды. Ужас был в зеницах у Зотеюшки. Значит, плоть моя уже умерла и пугает своим видом чад. Господи, когда же ты призовешь мою душу?»
— Языки худые! — гневалась Матрена. — Уж я от двора ко двору бегаю, все ноги стоптала, рассказываю дуракам, что живет Феодосья за мужем, как сыр в масле. Всего и мучений, что посты твердо соблюдает. Так ведь, нет, вывернут любые словеса!
— Почти что, — взвыл отец Логгин. — Только звали его Исааком.
— Сей казус задал тебе сам лукавый! — радостно констатировал отец Логгин, предвкушая эффектное его разъяснение. — Любой плод и любое семя — от Бога. Но, завладеть им может и бес! И тогда плод сей и семя сие становится от дьявола.