— А сами вы — где обитаете? — равнодушным голосом спросил Истома, исподтишка приглядывая за Феодосьей.
Мария голосила уже несколько минут. Но, все призывы Матрены покинуть обеденные покои и споро досягнуть обиталища, в котором есть ложе с постелью, не досягали ушей перепуганной роженицы. Позабыв про Феодосью, едва не нарушившую даннословия сберегати в украде тайный поход на скоморошьи позоры, Мария поковыляла было к дверям, но возле печи взвыла еще голосистее и согнулась серпом. Она вцепилась в опечье, словно бражная баба в угол кабака, и никак не желала лишаться этой подпоры.
Воевода Орефа Васильевич повернулся в седле, исподлобья глянул на толпу.
При этих словах Истома откинул полу охабня, продемонстрировав, висящие на чреслах, нож, ложку и коровий рожок.
И все тоже ухмыльнулись, де-мол, знаем мы методы правления эдаких поганых бояр Васильчиковых, не первый день пажить топчем.
— Чадо за грех родителей перед Богом отвечает, али ты того не знаешь?