— Что? — переспросил Юда, услышав, как тихонько охнула Феодосья.
— Ну, не хочешь, не говори, — согласилась повитуха.
«Господи, да неужели ж, за одно это, покарал ты меня смертью в ад, где не встречу аз Истому и Агеюшку? Неужели столь велико было это прегрешение?»
— Феодосьюшка, — медовым голосом испросила Матрена, — какой утиральник подать Юде Ларионовичу, тот, который ты на той седьмице закончила, али тот, на котором ты рдяных петухов вышила?
— Нет, девки, вы слыхали? — плачущим голосом возмущенно обратился он в темноту. — Уж и не закрути теперь в лесу никого, уж и грех сразу тебе впишут! Уж и осину тебе приготовят! Да я, может, и помирать не собираюсь! Я, может, вообще утопиться надумаю. И осина мне без нужды!
— Что ты крутишься, отец родной, как шило у тебя в жопе? — смиренно вопросила матушка.