— А как же при Иване Грозном? И за ребро подвешивали, и по горло в землю закапывали, и свинцом заливали? Негоже старые способы забывать, оне нам дедами заповеданы.
Внезапно в сенях послышался веселый шум, разгульный топот, и в двери замолотили. Не дожидаясь ответа, в горницу ввалились самые крепкие гости во главе с Матреной.
— Жопа — боярыня, что хочет, то и лопочет, — закрякала Матрена. — Прости мя, грешную, Господи!
Но и эти мимолетные мысли о братике опечалили Феодосью: нельзя ей думать о родне, ибо непременно вспомнится дом, и начнет она сокрушаться об уюте и неге своей горницы, ласке родни. А сие означало бы, что тело ее еще не умерло и тайно желает земного уюта.
— Аз тебя не про дорогу сейчас вопрошаю, — строго осадил отец Логгин. — А про блуд противу естества: в задний оход в скотской позе срамом отца, брата, братана, сосудом да пестом.
— Все сама, все сама Феодосьюшка наша срукодельничала, — усердно заливалась Матрена. — Уж все-то лето ходила в полюшко, глядела, как лен растет. Сама своими белыми рученьками пряжу пряла, полотно ткала, на солнце белила, дни напролет вышивала… Уж мы ей рекли, де, мол, у батюшки твоего челяди сорок сороков, почто свои рученьки белые натужаешь?..