— Тогда направо поворачивайте. Осторожно, не спотыкнитесь!
— А чего мне сердиться? На сердитых черти воду возят. Аз же жена благодушная. Да, Мария? — ткнула Матрена в бок свою последнюю роженицу, дабы заручиться ея подтверждением своей благонравности. — Мария? Спит!
— Иисуса распяли за грехи наши. А коли не распяли бы, то, значит, и грехов за нами нет? Бражничают тотьмичи, любодействуют, разбойничают, а все это не грехи? А так, детские безвинные шалости? Так какое ты имела право Христа спасать?
— Ничего, не отвалится у тебя голова, — не отступала Матрена, нащипывая Феодосьины ланиты и тыча в уста надкушенной клюквиной.
— На том-то свете больно хорошо блаженствовать, а ты здеся сперва помайся, да заслужи вечного счастья с сыном Агеюшкой настоящими делами, — от имени Его сама себе разъясняла Феодосья.
Сия благолепная фраза усыпила бдительность отца Логгина, и он благодушно посоветовал Феодосии спросить, чего еще разуму ея непонятно.