Толпа вздрогнула, жены покрепче прижали детей.
«Блуд сей во имя любви», — услышал бы Истома, доведись ему прислушаться к тому, что шептали губы Феодосьи.
— Так что же, разворотили вы идолов, изничтожили чудей языческих? — нетерпеливо прервал служивых отец Логгин.
— Чтоб мне язык вырвали, — заверила Матрена.
— Верно, батюшка. А то взяли моду: тут тебе ноги вверх, тут и красный угол. Любуйся, Господь вседержитель!
То, что исповедь против воли опять свернула к теме афедрона, несколько смутило отца Логгина, но, в конце концов, он мудро решил, что начать с самого тяжкого греха не есть грех.