Июльская Москва навалилась на него, как наваливается на человека большая и добрая собака, сенбернар или ньюфаундленд. Московский воздух был тяжелым и вязким, и липкий сок тополей капал Гумилеву на плечи, как капают слюни из жаркой собачьей пасти.
— Эй, гаупштурмфюрер, — Лев толкнул капитана в бок. — Вставай, тебя ждут великие дела…
— У меня — нет, — пожал плечами Гумилев. — Для меня вообще загадка, зачем меня сюда вытащили…
Это был уже самый конец марта, через несколько дней Лена получила свои продуктовые карточки. Соврать паспортистке, что мама больна, Лена не смогла. Да паспортистка наверняка и так все уже знала.
— Болван, — сказал Шибанов, плюнув на землю. — Чтоб обратно домчал меня, как птица-тройка удалая. Все понятно?
Короче говоря, Шибанов был в бешенстве, и не преминул сорвать накопившуюся злость на ни в чем не повинном мотоциклисте, появившемся в Озерках только в начале шестого утра.