Пожимает Левка плечами — и такое у него сразу лицо становится растерянное, ну точно, как у ребенка несмышленого.
Кто-то огромный и невидимый шептал эти слова на ухо Гумилеву. Темное облако, из которого исходил шепот, пронизывали багровые прожилки, похожие на вены с огненной кровью.
— Кто-нибудь, предупредите радиста о возвращении Зигфрида.
— Не знаю, — грустно улыбнулась мама. — Но он обязательно что-нибудь придумал бы. Он был очень умный и хитрый, твой отец. Говорили, что он бессердечен, но это неправда. Никто лучше меня не знает его. И эта змея, его первая жена, тоже не знает. Его упрекали в том, что он отдал тебя в детский приют, потому что детский визг, видите ли, отвлекал его от написания стихов. Но это полная глупость.
Берия сморщился, а похоронный агент сделал страшные глаза. Видимо, именно это он и имел в виду, когда предупреждал, чтобы Гумилев не смел юлить.
За дверью оказалась обычная университетская лаборатория — со стеклянными шкафчиками, металлическими столиками на колесах, вытяжными коробами и буграми зачехленных приборов. Никаких факелов на стенах здесь уже не было, и Хирту пришлось все-таки зажечь электрический свет.