– Ничто не вечно, даже любовь, – высокопарно, но с пониманием отозвался Чужой. – Как бы хотелось мне вернуться на корабль и сказать: «Наши расы близки и могут жить в мире!»
Майк наклонился, поднося к моему рту кружку. Я сделал глоток. Бульон из концентратов.
Съехав на обочину с эстакады, бетонной петлей захлестнувшей дорожную развязку, он остановил машину. Мотор взвыл – жалко, умирающе, прощально, – и наступила тишина.
В Диптауне, в городе, где у каждого – тысяча лиц. В городе, где каждый придумывает себе новую биографию и новое имя. В городе, где выдумка нужнее правды.
– Жди меня здесь, апа, – сказал Кобланды и поскакал вниз (комм. № 8).
– Я не могу ответить, – говорит Антон. – Прости, не могу.