Когда на другой день он перечитал свою заметку в газете, тон ее показался ему более оскорбительным, чем в рукописи. Пожалуй, отдельные выражения надо было смягчить.
— Нельзя ли открыть окно? — спросил Дюруа. — По-моему, здесь тяжелый воздух.
Но у Дюруа было такое чувство, точно этот труп, окоченелый труп, лежит не перед ними, а между ними, и это его стесняло.
— Да… но иной раз это бывает приятно, — тихо проговорила она.
Нотариус был маленький человечек, маленький и весь круглый. Голова его напоминала шар, привинченный к другому шару, который держался на двух ножках — до того маленьких и коротких, что в них тоже было нечто шарообразное.
— Благодарю, — целуя ей руки, сказал он с глубоким вздохом. — Я обожаю вас.