Дюруа наконец понял, чего от него хотят, и грузно сел рядом с доктором.
Наступила осень. Супруги Дю Руа все лето жили в Париже и во время непродолжительных парламентских каникул вели на страницах «Французской жизни» решительную кампанию в пользу нового правительства.
Затем вскочил, крикнул: «Прощайте, прощайте!» — и выбежал из комнаты.
— Кому ты задолжал? — недоверчиво глядя на него, спросил Форестье.
Госпожа Вальтер следовала за ними под руку с отцом другого своего зятя, семидесятидвухлетним маркизом де Латур-Ивеленом. Она не шла — она еле тащилась; казалось, еще одно движение — и она упадет замертво. При взгляде на нее можно было подумать, что ноги у нее прилипают к плитам, отказываются служить, а сердце бьется в груди, точно пойманный зверь о прутья клетки.
— Знаешь, кто любит, тот пускается на хитрости, — сказала она.