Я рассмеялась, глядя с лошади вниз на их загорелые, обветренные лица.
Она отвернулась, уткнулась лицом в подушку, как будто видеть нас обоих не могла.
— Живой ребенок — это уже неплохо, — говорю я, сама борясь с отчаянием.
— Когда я уходил, они с кормилицей сладко спали. Я их удобно устроил, и нам найдется спаленка, если удастся вытащить тебя отсюда.
— Не хочу, чтобы ты возвращалась ко двору в качестве моей соперницы.
— Ну подумай, пожалуйста, — ласково начал он. Губы так близко к моему уху, теплое дыхание касается прядки волос, выбившейся из-под чепца. — Будешь моей любовью, моей женой. Возьмем Екатерину, хорошо? Ее у тебя не отнимут. А когда Анна родит своего, она нам и нашего Генриха отдаст.