Одетта сидела в своем кресле, глядя на море с выражением легкого недоуменного изумления. Когда Эдди предложил ей омара – несколько щедрых кусков, оставшихся от вечерней трапезы – она печально улыбнулась.
– Да. Глаза карие. Под одним – маленький шрам.
– Коли так, теперь я вернулся, – сказал стрелок. – И иду спать. Помни, что я сказал, Эдди: будь начеку.
Наркоты не оказалось ни в туалете Балазара, ни на Эдди, ни в Эдди. Наркоты не было ни в одежде Эдди, ни в его куртке, ни в дорожной сумке. Значит, все это был всего лишь блеф.
Где-то между гулким помещением ("Мортципедия" определяла его как вестибюль, то есть место для входа и выхода из контор, заполнявших эту упиравшуюся в небо башню) и залитой ярким солнечным светом улицей (улицу "Мортципедия" идентифицировала одновременно как Шестую и Всеамериканскую авеню) вопли хозяина занятого Роландом тела прекратились. Не потому, что Морт умер от испуга – некое глубинное чутье, ничем не отличавшееся от точного знания, подсказывало стрелку, что если бы Морт погиб, их ка оказались бы навечно изгнаны за пределы всех физических миров, туда, где нет никаких вариантов. Джек Морт не умер – он лишился чувств. Лишился чувств от непосильного бремени жутких и странных событий, как случилось с самим Роландом, когда, вторгшись в сознание этого человека, он раскрыл его тайны и обнаружил скрещенье судеб, слишком потрясающее, чтобы быть случайным.
Мы победили, – поправился он. – Как тебя зовут, парень?