Что до сих пор было, едрена мать, просто слишком нелегко.
– Будьте добры, я бы хотел что-нибудь поесть, – сказал стрелок ртом Эдди Дийна.
С долгим, прерывистым вздохом, вздрагивая, она завинтила на термосе красную крышку.
Стрелок наблюдал за всем этим одним полуоткрытым глазом. Лихорадка вернулась, но пока что несильная… не настолько сильная, чтобы Роланд не доверял себе. Поэтому он ждал. Приоткрытый глаз был своего рода пальцем на спусковом крючке его тела; тела, которое становилось его револьвером всякий раз, как револьвера не оказывалось под рукой.
Они снова двинулись в путь, и до того момента, когда нижний край солнца должен был коснуться горизонта, оставалось еще не менее часа, когда Эдди Дийн начал различать вдали какие-то очертания – смутные, мерцающие, неопределенные – но явно что-то. Что-то новое.
Когда стрелок вошел в сознание Эдди, тот испытал мгновенную тошноту и такое чувство, будто за ним следят (сам Роланд ничего подобного не ощутил; об этом он узнал позже, от Эдди). Иными словами, юноша смутно почуял присутствие стрелка. В случае Детты Роланд, хочешь не хочешь, был вынужден незамедлительно выйти вперед. Детта не просто учуяла его присутствие – создавалось странное впечатление, что она ждала стрелка – стрелка или более частого гостя. Как бы там ни было, с первой же секунды пребывания Роланда в ее сознании она полностью сознавала его присутствие.