Джордж помнил желтую линию (и как мать наказывала ему: поджидая поезд, легендарный или нет, никогда, никогда, никогда не заступай за желтую линию), резкую вонь бензина и электричества, ударившую в нос, когда он спрыгнул вниз, на пути; помнил, как там было жарко. Словно и он, Джордж, и пожилая негритянка, и молодая темнокожая женщина, и поезд, и тоннель, и невидимое небо вверху, и преисподняя внизу источали обжигающий, палящий жар. Джордж помнил, что совершенно безотносительно к происходящему подумал: «Если бы мне сейчас надели манжетку тонометра, стрелку бы зашкалило», после чего успокоился, гаркнул, чтобы принесли саквояж, а когда фельдшер с саквояжем попытался соскочить вниз, велел ему отваливать к едрене-фене, и фельдшер, изумившийся так, будто видел Джорджа Шэйверса впервые, отвалил.