Последние два дня Эдди непрерывно смотрел вперед, щурясь в надежде разглядеть вдали дверь – ту самую волшебную дверь. Последние два дня он ждал возвращения Одетты.
– Мистер, не понимаю, чего вам надо. Касса…
Потом наступила тишина; тишина, в которой Эдди были слышны только стоны человека, лежавшего под Большим Джорджем (рухнув на Руди Веккьо – так звали этого несчастного – Джордж сломал ему три ребра) да звон в собственных ушах. Он подумал – интересно, будет ли он когда-нибудь опять хорошо слышать. По сравнению с этой перестрелкой, которая сейчас уже как будто кончилась, самый громкий рок-концерт из всех, на каких довелось побывать Эдди, казался не громче радио, играющего за два квартала.
Он пытается позвать: «Эдди», – но голос у него совсем пропал. У него болит горло, так сильно болит. «Надо было и астин захватить», – думает он – и пытается засмеяться: все снадобья для него, и ничего для Эдди.
Я не знаю, каким образом они узнали, и это неважно. Одна из них сказала возницам. Возницы скажут тем жрецам, которые совершают эту церемонию, это Прохождение Таможенного Досмотра…
Роланд вспомнил о стрелках, сидевших в синем с белым экипаже в конце улицы. Да, стрелки, стражи покоя, люди, которым поручено не давать миру сдвинуться с места. Однако здешние стрелки – по крайней мере, на беглый взгляд – казались почти такими же мягкотелыми, изнеженными и ненаблюдательными, как и все прочие обитатели этого мира праздных мечтателей; всего-навсего два человека в форме и фуражках, которые пьют кофе, лениво развалившись на сиденьях своего экипажа. Но, быть может, он судит неверно? Ради самих этих людей стрелок надеялся, что не ошибается.