Пробить в ремне новые дырочки, чтобы пожилая негритянка сумела его застегнуть, не было никакой возможности, и старуха попросту не отступалась: она до последнего, до самого прибытия Хулио, Джорджа и фельдшеров, не отпускала ремень.
Эдди увидел – ясно увидел – что в них отражается чайка, спикировавшая на разбивающуюся волну и что-то выхватившая из нее.
Эдди посмотрел на Роланда, калачиком свернувшегося под одеялом, и на один ужасный миг подумал, что стерва права. Потом стрелок пошевелился, издал сиплый стон и, шаря по земле руками, принял сидячее положение.
– Не скажу, – сказал Эдди и пошел обратно к стрелку.
Роланд напружинил ноги, но не прыгнул. Дитя не разумеет, что такое молоток, покамест, забивая гвоздь, не расплющит себе палец.
Пройдет совсем немного времени, и Роланд будет думать: "Любая другая женщина, калека или нет, которую внезапно в толчки погонит по проходу торгового центра, где она занималась своим делом (бессмысленным, если угодно), чужак, окопавшийся у нее в голове; погонит и под раздающиеся за спиной чьи-то надсадные крики "Стой!" впихнет в тесную комнатушку, затем вдруг развернет и примется заталкивать туда, куда по законам реальности затолкать что бы то ни было совершенно невозможно – нет места, – после чего выяснится, что она неожиданно очутилась в целиком и полностью ином мире… по-моему, в подобных обстоятельствах любая другая женщина, безусловно, прежде всего спросит: "Где я?"