– Порядком побила, порядком и обласкала, – сказала она. – Может быть, все уравновешивается. Я показала вам это только потому, что в возрасте пяти лет три недели провела в коме. Тогда я много грезила. О чем, вспомнить не могу, но мама, помнится, говорила, что было понятно: пока я продолжаю болтать, я не умру. А болтала я, похоже, беспрерывно, хотя, рассказывала мама, из дюжины слов и одного было не разобрать. Я помню другое: мои видения были очень яркими.
Он вспомнил Генри. Однажды тот рассказывал: «Бывало, подстрелят одного из наших – американца, я хочу сказать, они знали, что за поганым азиатом никто в кусты не полезет, разве что какой салага, только-только из Штатов – продырявят брюхо, оставят орать и срезают тех парней, что пытаются его выручить. И так пока бедолага не отдаст концы. Знаешь, как они говорили про таких ребят, Эдди?»
«Интересно, мог бы я пройти сквозь нее с той стороны, с которой ее нет?»
Минуту с лишним Роланд наводил справки в сознании Джека Морта – в сознании, хитром и изворотливом как раз настолько, чтобы отвечать его целям.
Эта дверь. Дверь там, где не должно быть никаких дверей. Она просто стояла на сером берегу, на двадцать футов выше линии прилива, с виду такая же вечная, как само море, и сейчас, когда солнце склонялось к западу, ее ребро отбрасывало косую тень к востоку.