– Знаю, – сказал Энди. Его голос не дрогнул. Стрелок пришел бы в восхищение. – Пойдем, посмотрим, кто он был такой.
– Для меня – нет, – сказал он. – Ночью все кошки серы. Я люблю тебя, Одетта.
По его расчетам, за эти три часа он прошел около четырех миль. Теперь солнце грело все сильнее, но было не таким жарким, чтобы этим можно было объяснить стучавшую в висках боль или струившийся по лицу пот; и ветер с моря был не настолько силен, чтобы этим можно было объяснить внезапные приступы озноба, охватывавшего его время от времени, так, что все его тело покрывалось гусиной кожей, и зубы стучали.
– Хорошо, предположим, это правда. Только предположим. Но если ты не возьмешь револьвер, рассержусь я.
«У тебя жар, стрелок, – хихикал человек в черном. – Что осталось у тебя внутри – все подожжено».
Оставив Одетту поглощать свою первую за много дней трапезу, Эдди вернулся к стрелку. Роланд выглядел как будто бы чуть получше.