– Хорошо. Белое легавье его все равно бы отпустило. Ништяк, сама достану. Достану и хер отрежу. Сука! Сказать, что я сотворю с этой гнидой? Щас я тебе скажу, морда белая! Я те скажу… скажу…
Она ответила долгим взглядом и, не требуя объяснений, отложила горсть стеблей в сторону.
– Ишь ты! Вы, молодые-холостые, меня кувырнули, – сказала она.
Он попробовал повернуть ручку по часовой стрелке; потом против.
Им обоим не хотелось останавливаться на обед, но поесть было необходимо. Наскоро перекусив, они покатили дальше. Возвращался прилив, и Эдди со все возрастающим беспокойством поглядывал вправо, на закат. Их путь по-прежнему пролегал значительно выше линии прилива, отмеченной спутанной морской травой и бурыми водорослями, но Эдди не оставляла мысль, что к тому времени, как они доберутся до двери, они окажутся в неуютно тесном углу, ограниченном с одной стороны морем, а с другой – склонами холмов, которые он теперь очень четко различал. Ничего приятного в этом пейзаже не было. Холмы оказались каменистыми, усеянными низкорослыми деревьями (их впившиеся в землю корявые корни походили на скрюченные артритом пальцы, навсегда сведенные в беспощадном захвате) и колючими на вид кустами. Не слишком-то крутые склоны были, однако, чересчур круты для инвалидного кресла. Возможно, Эдди хватило бы сил занести Одетту повыше – собственно, его вполне могли принудить к этому обстоятельства – но он и помыслить не мог о том, чтобы оставить ее там.