Вывеска! – вопил Эдди в глубину своего собственного сознания… и сознания того, другого.
которое Эдди не вполне мог припомнить, поскольку не знал, что знает его. Потом женщина покатила по плотно слежавшемуся песку в его сторону. Она уже не казалась злой, как черт, – честно говоря, она вообще мало походила на ту бабу, которую Эдди мельком увидел в зеркале, но он полагал, что это не удивительно: когда ни с того, ни с сего выезжаешь из примерочной Мэйси на берег моря в каком-то Богом забытом захолустье, где попадаются омары величиной с маленькую колли, то слегка захватывает дух. Это, сознавал Эдди Дийн, он может лично засвидетельствовать.
– Я думаю, что она, может быть, шизофреничка, – медленно проговорил Джордж.
В одном углу была структура, изваянная из огней, что вспыхивали и менялись, вспыхивали и менялись. Золотые переходили в зеленые; зеленые – в желтые; желтые – в красные; красные – опять в золотые. Через всю скульптуру Великими Буквами было написано слово, которое он мог прочесть, но которое ему ничего не говорило: РОКОЛА.
«Она не должна смотреть в дверь, пока я не буду готов. До тех пор ей не будет видно ничего, кроме затылка этого человека».
– Да не тяни ты, еб твою мать! – заорал Балазар.