Не дай ей разбудить нас в третий раз, Одетта.
Это название вызвало в далеких глубинах сознания Эдди неясный всплеск узнавания. Одетта произнесла его чуть напевно, что по непонятной причине ассоциировалось у него с Генри… с Генри и мокрыми пеленками. Почему? Как? Сейчас это не имело значения.
Описание не хуже всякого другого, подумал Эдди. Попытайся он опустить ноги из положения, которое уже становилось неудобным, удерживавший лодыжки узел затянулся бы еще туже. Тогда отрезок веревки между лодыжками и запястьями натянулся бы еще сильнее, затянув, в свою очередь, и тот скользящий узел, и веревку между запястьями и петлей, наброшенной Деттой ему на шею, и…
В горле у него застрял один из маленьких кубиков льда, лежавших в питье. Он закашлялся, постучал себя кулаком по груди, и кубик выскочил. Теперь голова болела по-другому: это была та серебристая боль, что появляется, когда слишком быстро пьешь что-нибудь чересчур холодное.
«Башня! – яростно думал он. – Это Башня, боже мой, Башня, она в небе! Я вижу в небе Башню, начертанную красными огненными линиями! Катберт! Алан! Десмонд! Баш…»
– Джек? – громко крикнул он через закрытую дверь туалета.