Но то, что он хотел и не мог сказать Генри, не имело никакого отношения к тому, что Генри может засыпаться или засыпать их обоих. Вот что он хотел сказать: «Генри, по тебе похоже, что ты ищешь место, где бы лечь и умереть. Такое у меня впечатление, и я хочу, чтобы ты, едрена вошь, это дело бросил. Потому как, если ты умрешь, то для чего ж я тогда жил?»
Прежде, чем пуля Эдди отбросила Джорджа назад, на кричавшего, он успел один раз выстрелить, но промахнулся. Эдди овладело иррациональное, но абсолютно убедительное чувство: ощущение, что револьвер Роланда обладает некой колдовской защитной силой, силой талисмана. Пока Эдди держит его, с ним ничего плохого не случится.
– Парень забрал мой револьвер, – сказал он О'Мейре. Язык у него так заплетался, что разобрать слова было почти невозможно.
Глубоко внутри у Эдди Дийна – хоть он и был торчком – скрывался стальной стержень… Генри знал это; что более важно, знал это и Балазар. Поэтому Эдди и послали. Большинство из них считало, что он поехал, потому что прочно сидит на крючке. Он знал это, и Генри знал, и Балазар тоже. Но только он и Генри знали, что он бы все равно поехал, даже если бы на дух не переносил наркоту. Ради Генри. Балазар в своих расчетах до этого не допер, но к ебаной матери Балазара.
– Почему вы все время оглядываетесь на стену? – спросил главный.
– Ой, мама! – сдавленно, с придыханием вскрикнул Чими Дретто. Удивительно было, что ему удалось вскрикнуть. Его грудь внезапно ввалилась, точно кто-то стукнул по бочке кувалдой. На его белой рубашке начали появляться красные пятна, словно на ней расцветали маки. – Ой, мама! Ой, мама! Ой, ма…