Однако делалось поздно – освещение позволяло предположить, что уже три, а то и четыре часа дня.
– Ну, вот, – сказал стрелок и отступил на шаг. – Теперь отлепляй, сколько сможешь. А я займусь спиной.
Но оглушительное «БА-БАХ!» револьвера обрубило окончание фразы так же аккуратно и чисто, как Роланд в бытность свою учеником, упражняясь в стрельбе по мишеням, обрубал с деревьев мелкие веточки. Эдди подскочил. Выстрел мигом оборвал доносившееся с холмов непрерывное рииииииииии насекомых, которые медленно и осторожно возобновили пение лишь после того, как Роланд положил револьвер себе на колени.
– Ну, тогда чеши языком одна, – тяжело пропыхтел Эдди. – У тебя-то, похоже, чтоб вони напустить, дыхалки всегда хватает.
В известном смысле Эдди уже занемог – больны были они оба. В углах рта у юноши появились лихорадки, на коже – шелушащиеся пятна. У стрелка ощутимо шатались в лунках зубы, а между пальцами ног и уцелевшими – рук давно уже образовались глубокие кровоточащие трещины. Пища была, но изо дня в день – одна и та же; протянуть на таком однообразном меню какое-то время было можно, однако в финале путников ждала смерть, такая же несомненная, как если бы они голодали.