– Если ты в порядке, почему бы тебе не согласиться на анализ крови? – Это сказал первый таможенник, с сигаретой в углу рта. Она скурилась уже почти до самого фильтра.
«Ага, братишка, ладно, – отвечал Генри, – не дрейфь, у меня все под контролем»; но иногда, глядя на серое, как пепел, лицо и потухшие глаза Генри, Эдди понимал, что у Генри уже больше никогда ничего не будет под контролем.
Молодой негр (он был бы потрясающе красив, если бы не заячья губа, которую операция исправила лишь частично) разглядывал футболки, выставленные в киоске, из которого недавно вышел Эдди.
Так что он был последним, и, быть может, он выжил потому, что в его натуре над темным романтизмом преобладали практичность и простота. Он понимал, что существенны только три вещи: то, что он смертен, ка и Башня.
Эдди шагнул к нему. Секунду таможенник держался, но потом что-то в глазах Эдди – какой-то сумасшедший цвет, казалось, наполовину карий, наполовину голубой – заставил его против воли отступить.
– С тех пор я больше никогда не ела моллюсков, – сказала Одетта.