И Эдди отвернулся, но недостаточно быстро; он успел увидеть, как омароподобные чудовища ползают по ногам Андолини, срывают с него мокасины от Гуччи… разумеется, вместе со ступнями. Визжа, судорожно размахивая перед собой руками, Андолини упал ничком. Чудовища жадно набросились на него и, ползая по нему, пожирая его, все время тревожно спрашивали у него: «Дад-э-чак? Дид-э-чик? Дам-э-чам? Дод-э-чок?»
– Если вы зайдете, миссис Ратбан, могу отпустить вам дюжину капсул по пять милли. Этого хватит?
– Например, с федеральным ордером на обыск, – сказал Коль. Его лицо торчало из окна кабины и мерзко ухмылялось. Теперь Эдди чувствовал, что Роланду тоже хочется выбить кулаком гнилые зубы, делавшие эту ухмылку такой возмутительной, такой в некотором роде непростительной. Это единодушие его слегка подбодрило. – Он прислал бригаду из фирмы по уборке квартир, и они вымыли все стены и пропылесосили все ковры, и он с вас за это не возьмет ни копья, Эдди!
Сквозь ревущую волну боли, которая внезапно захлестнула голову, аптекарь услышал ружейный выстрел, услышал, как бьется уцелевшее стекло витрин – а вместе с ним флаконы с лосьонами после бритья, одеколоном, духами, зубными эликсирами, полосканиями, сиропами от кашля и невесть с чем еще. Тысяча противоречивых запахов, поднявшись над осколками, произвела на свет адское зловоние, и, теряя сознание, Кац в очередной раз воззвал к Богу, упрашивая покарать его покойного папашу, в первую очередь за то, что тот, точно ядро – каторжнику, приковал ему к ноге это несчастье, эту проклятую аптеку.
Ответа не было; лишь тишина, в которой висевшие над стойкой бокалы, казалось, вздрагивали, издавая звон, такой тихий и нежный, что человеческому уху было его не уловить.
– Из десяти слов, которые она произносит, мне понятно примерно одно.