На “всецелую преданность” он не тянул и потому автоматически попал в неудачники.
– Ссору. – Она вся была там, в этих воспоминаниях, которые раньше, наверное, были не самыми приятными, а теперь казались ей чудесными. – Он же… Для него семья была всем на свете. Он готов был умереть за них. За нас… Он принадлежал к совершенно особенному типу мужчин, я вам говорю как психолог. Он был просто помешан на семье. Все, что он делал, он делал для того, чтобы его семья была самой лучшей. Самой крепкой. Чтоб ни мы, ни родители ни в чем, боже сохрани, не нуждались. Кстати, у таких мужчин не бывает друзей. И у Сережки нет никаких друзей, кроме Гольдина. Не сойдись он с Гольдиным на работе, у него вообще никого не было бы… Налейте мне еще кофе, Андрей.
– Ирина Николаевна, вы здесь останетесь или в Москву вернетесь?
У нее были розовые щеки, она все время улыбалась и, словно бы сдерживая себя, иногда нахмуривалась. Поверх вчерашней рубахи был повязан фартук, подол задрался немного, открывая длинные-предлинные ноги и кусочек выпуклой попки.
– Гольдин узнал о том, что Мерцалов собирается в отпуск, из его телефонного звонка. Мерцалов позвонил заму домой около половины десятого вечера. Ни о каком отпуске он с ним сорок минут в кабинете не разговаривал. Гольдин про отпуск до его звонка ничего не знал и очень удивился, – доложила Ольга. – Усвоил?
Клавдия нисколько не боялась, совершенно уверенная в их, собачьем, дружелюбии.