Надвигалось что-то ужасное, клубящееся испепеляющими чужими эмоциями, ненавистью, страстью. Оно было уже рядом, приближалось и приблизилось настолько, что Клавдия чувствовала, как чужое дыхание шевелит волосы у нее на затылке. Словно перед бурей, когда все живое стремится забиться в укрытие, Клавдия осталась в полном одиночестве на самом открытом месте, уверенная, что бежать уже поздно. Или бесполезно. Оставалось только одно – наблюдать приближение этого чудовищно опасного, не рассуждающего, яростного и, время от времени закрывая от страха глаза, просить кого-то, чтобы он оставил ее в живых…
– Вы мне откроете? – спросил Андрей сквозь зубы. Ему было остро жаль Сергея Мерцалова. – Мне не хочется ломиться. Охрану перепугаю…
– Вы простите меня, пожалуйста… Ольга, – проговорила Мила Гольдина с холодной принужденной улыбкой. – Я, конечно, знаю Элеонору. Но я не могу это обсуждать. Ни с кем. Это никого не касалось, кроме Сергея и его… семьи. Я уверена, что к… его смерти это не имеет никакого отношения.
– Чего тебе, чаю или кофе? – спросил он от плиты.
– Паспорт, – сказал он через секунду. – В прошлый раз у тебя в сумке не было паспорта.