Подчиненные Вернера залатали треснувшую переборку в корме и тоскливо слонялись по кораблю, высматривая, где бы чего еще починить. Эндрю у себя в каюте что-то сосредоточенно писал от руки куском графита на одноразовой простыне. «Это что?» — спросила Ива. Эндрю смутился и ответил, что как-нибудь потом расскажет. О своей размолвке они старались не вспоминать, но легкую отчужденность чувствовали оба. Иве было стыдно, что она наговорила человеку гадостей. Эндрю переживал, что довел любимую женщину до такого. Разобраться, что именно их друг в друге не устраивает, они пока не могли — для этого нужно было сесть вдвоем и как следует поговорить, но у Ивы не хватало времени. Она проводила в ходовой рубке по шестнадцать часов в сутки, тренируя по очереди все три навигационные вахты «Тушканчика», и падала на койку, как убитая. Ей оказалось проще загнать себя, забить голову работой, чем думать о возможных переменах в жизни и что-то решать.