— Любовники, — согласилась Алина. — Определитель мне не нужен. Дайте крышку.
У нее были изумительные глаза. Странного цвета — как присыпанный тонкой пудрой шоколад. Как конфета “Трюфель”. Как шерсть самого первого, самого главного потаповского медведя. Потапову было три года, когда отец привез этого медведя из Риги. Тогда там продавали немецкие игрушки. И не было в жизни трехлетнего Потапова большей радости, чем гладить плотную кофейную шерсть, и нюхать ее, и тереться о нее щекой.
— Потом мы выяснили, что стреляли не в вас, а в Марию Суркову, и после второй попытки убийства стало ясно, что убить ее нужно как можно быстрее.
Капельница стояла прямо перед ней. Хромированная нога и несколько щупальцев.
— Отважных милицейских капитанов мучают комплексы, — спросила она негромко, — как самых простых смертных?
— В которую ты всю жизнь влюблен. Я же знаю. Конечно, ты бы ее уговорил. Ты замечательный мужик, сильный, умный, непьющий… Она стала бы с тобой жить, и все у тебя было бы по-другому.