— Я не плачу, — сказала она виновато, — я не плачу, Федор. Просто я очень устала. А мама поправится. Это верный признак — раз нас не выгоняют, значит, идет операция, а раз идет операция, значит, еще не все потеряно!
На этот раз Тамара была не в белых, а в голубых бантах и оборках. Банты украшали ее бюст, плечи и живот. Выглядела она так внушительно, что капитан невольно поежился и призвал на помощь Анискина.
— Все кинулись в разные стороны. Закричали. Меня чуть с ног не сбили, — пожаловался он. — Я тоже… отошел в сторону.
— Ладно-ладно, — появляясь в дверях, сказала та. В руке у нее была морковка. — Все ясно, не надрывайся.
— Ты что, — спросил Никоненко настороженно, — ты что, плачешь?
— Я сама себе начальник, — слова падали, как маленькие ледяные шарики. Она с трудом держала себя в руках.