Перед ее мысленным взором моментально появилась она сама с целлофановым пакетом на голове, и Маруся громко захохотала, напугав какого-то смирного дяденьку, тащившего огромную сумку, из которой свисали перья зеленого лука. Дяденька дико на нее взглянул и переметнулся на другую сторону тротуара. Наверное, решил, что Маруся имеет виды на его сумку с луком.
— Всякое бывает, — сказал он, собравшись с силами. Федор Иванович Анискин от красоты и гладкости первушинской речи забился куда-то в угол. Никоненко нашел его и выдвинул в авангард: — Только вы не правы, не правы, дорогой Евгений Петрович! Никакое это не заказное убийство, а самое что ни на есть обыкновенное, пошленькое и простенькое покушение на никому не известную особу по имени Мария Суркова, кстати, вашу одноклассницу. Вспоминаете такую?
Своей трубкой Никоненко почесал себя за ухом. Ему было неловко, и не имело смысла делать вид, что он не понимает, почему ему неловко. Ему нравилось ставить министра в дурацкое положение и потом пользоваться им, пока он в этом самом положении находился. Это было очень глупо, но, заставляя Потапова лепетать и оправдываться, Никоненко как бы утешал себя. Сам он вряд ли в министры выйдет, даже если вдруг дослужится до генеральских погон.
— Благодарю вас, но в Москву я не поеду, — сообщила она из-за машины.
И с мужем придется что-то решать. С мужем и той, к которой он относится “с серьезными намерениями”.
— Звони, — сказал министр, закуривая, — ты вроде звонить хотел.