— Я всю жизнь работаю в роддоме, — сказала Нина Георгиевна строго, как будто Маруся должна была об этом знать и не знала. Потапов с шумом сверзился с подоконника, вышел из кухни и хлопнул дверью. — У нас разные бывают… ситуации. Однажды ночью вдруг шум, гром, стук, тарарам. Открываем. За дверью мужик какой-то. Весь трясется и орет благим матом, что он шофер, какая-то женщина на дороге голосовала, он ее подобрал, а теперь она у него в грузовике рожает. Он ее из кабины вытащил и только до кустов доволок, а дальше она идти не может. Галина Владимировна, это сестра, на второй этаж побежала за врачом и носилками, а я в кусты кинулась. Темно, ничего не видно, только лампочка над крыльцом, да и та слабая, до кустов не достает. Когда я добежала, ребенок уже вылез почти. Я его приняла. Эта баба орет, а ребенок молчит, наглотался песка и крови. Я халат сбросила, на земле расстелила, стала ему искусственное дыхание делать, у меня тоже кровищи полон рот — заорал! Я его подхватила и бегом в бокс, под лампу, реанимацию вызывать… — Она прихлебнула чай и посмотрела на Марусю. — Ну вот. Мальчишку выходили, а баба заявление написала, отказное.