Он хмуро оглядел салон и увидел. Ее вчерашний шарфик, который она сорвала с шеи, когда они начали безудержно целоваться, потому что вдруг оказалось, что нет никакой возможности дотерпеть до дома, был засунут в карман на двери. Перегнувшись, Ники потянул за тонкую ткань и вытащил его весь.
На стеклянные столы понаставили кофейных чашек, мониторы украсили фотографиями любимых кошек, собак и детей, в выдвижные ящики понапихали кроссвордов и колготок.
– А ничему, – неожиданно резко сказал Добрынин. – Но это только первый вопрос. Будет еще второй, но он… короче.
– Ничего, черт побери, – ответил Бахрушин. – Даже слухов никаких. Какого рожна надо было брать заложников, если столько времени – ничего?!
– Да. Пожалуй. Кто-то где-то от кого-то узнал, что кассету отправили в Афганистан. Фахим объявил розыск. Черт, выходит, он знал, что отправили именно по журналистским каналам, раз Гийом сказал Ольге, что в горах ищут каких-то журналистов!
Ее улыбку знали все. Ее манеру говорить – очень правильно, глядя прямо в глаза, – ее привычку наклонять голову и переспрашивать, и чуть-чуть щурить карие горячие веселые глаза изо всех сил копировали звездочки поменьше и побледнее, и всем им это приносило успех и признание. Но она оставалась первой, единственной, неповторимой. Все остальные дамы-ведущие на шаг от нее отставали.