Сигнал идет долго, и надо пережить, переждать, глядя вниз, в пропасть московского асфальтового двора, на окна соседнего крыла, освещенные желтым светом, и понимать совершенно отчетливо – все это имеет смысл, только если она сейчас ответит.
– Да это еще кто кого выгонит-то! Я такие же права имею, мне в домоуправлении сказали, что право у нас как есть равное, и мы еще поглядим, кто кого выгонит!
– Держи. Только верни, а то все пропадет, а мне потом заново со всех собирать. Чаю хочешь?
Она всегда была очень близко – за дверцей шкафа, под сиденьем в машине, в гостиничном коридоре. Ники ненавидел и боялся коридора.
Ей было страшно, противно и гадко, и она не знала, что делать. И еще она не представляла, как теперь пойдет к машине через темную останкинскую стоянку, и собиралась попросить режиссера Гошу ее проводить.
Он точно знал, чей это платок, но совершенно не знал, что ему теперь делать.