Бахрушин скривился, как будто Беляев спросил у него что-то неприличное.
А потом он заставил их надпись с двери оттереть.
Даша подпрыгивала на месте от нетерпения. Кисточка у нее за ухом подрагивала, и большая пудреница в руке ходила ходуном.
Я вернусь домой и три дня буду лежать в ванне. В очень полной и чистой ванне. Я даже спать буду в ванне, и есть буду в ней, и пить буду из нее – столько, сколько захочу.
Сопя и топая, он выскочил в просторный холл и обнаружил, что испытания еще не закончились. Красотка в голубом свитере и очках – ее мать – смотрела телевизор.
Халед, придурок, тоже не знает! Здесь никто не знает, была ли ты вообще! Все журналюги давно уехали! Здесь целый день бомбят, блин! Эти твари, – кивок в сторону сидящих на корточках возле глиняного крылечка бородатых людей, – не скажут ни слова, хоть расстреляй их!