Ники Беляев никогда не матерился. По крайней мере, никто никогда не слышал, чтобы он матерился, и Толя Борейко неожиданно для себя вдруг осознал, что все… всерьез.
Бахрушин уже понял, что говорит все это зря, что Ольга никогда не поймет и, может быть, даже станет как-то по-другому к нему относиться, но остановиться не мог.
– Да, – почти от двери сказал председатель как человек, внезапно о чем-то вспомнивший, – что там у тебя с Храбровой? Роман, что ли?
Храброва, смывшая грим и отлепившая накладные ресницы, прибежала самой последней, уже после того, как пришел Бахрушин – туча тучей.
– Значит, кто-то из них в это время болтался по коридору, следил за вами, а потом опрометью кинулся к компьютеру.
В последнее время он занимался только переговорами с министром внутренних дел, который звонил ежедневно, как будто Добрынин был его замом, и ежедневно объяснял, что именно он сделает с ними обоими – Бахрушиным и Добрыниным, – если те не перестанут “баламутить воду”.