— Он просто устал, — сказал Боровский твердо. — Вы же знаете, Филипп, наш Алекс несгибаем. Но он тоже живой человек. У него легкая депрессия. Пройдет.
Старостой Вышнего Волочка оказался молодой русский парень Виктор де Вилье, отец троих детей и выпускник Сорбонны с дипломом по терраформированию. Он удрал на историческую родину десять лет назад, движимый тягой к познанию мира. С рюкзаком, автоматом и счетчиком Гейгера. На своих двоих Виктор обогнул зараженные районы, почти не облучился и не дал себя загрызть одичавшим мутантам. Довольно быстро он вышел на человеческое поселение в районе Пскова, был радушно принят, но вскоре двинулся на юго-восток, где жизнь только налаживалась и можно было по-настоящему развернуться. Теперь под началом у де Вилье работало и богатело двадцать пять тысяч человек, очень довольных тем, что нашелся грамотный мужик. Потрясенному Рашену продемонстрировали самодельную гидроэлектростанцию, свечной завод, кирпичное производство и водяные мельницы. Здание мэрии украшала спутниковая «тарелка», здесь стоял компьютер с нелегальным выходом в Сеть. Вышний Волочок находился на фронтире, отсюда было рукой подать до загаженной Москвы, поэтому окрестности патрулировала группа вооруженных егерей, по совместительству промышляющих охотой. Рашен тихо млел и ругал доктора Ллойда, который решил устроить адмиралу сюрприз и не рассказал всего сразу. Ллойд, с видимым облегчением скинувший личину мутанта, довольно улыбался.
— А может, я тренируюсь, — парировала Марго.
Рашен сунул палец за воротник и покрутил шеей.
Скаут «Рипли» был маленькой юркой посудиной, семьдесят процентов которой занимала ходовая часть, а еще двадцать — оптические и радарные сканеры. Экипаж скаута насчитывал пять человек, и в полет они надевали громоздкие противоперегрузочные скафандры с системами кормления, водоснабжения и канализации. Скаут ходил с такими перегрузками, от которых у человека в обычном спецкостюме просто вытекли бы глаза. Жить месяцами в скафандрах было нелегко, зато скаут прошел две войны без единой пробоины. Целиться в него еще получалось, а вот попадать — нет.
— Да ладно! — сказал Боровский. — Ты его лучше спроси, почему Москва не верит в слезы.