– Предложить мне что? Прогреметь по телевидению на всю страну в роли расстрелянного?
– Зачем ты все это говоришь? – отпрянула она. Ричардс не ответил и только сполз вниз, обнажая только макушку, и ждал, когда в зеркале появятся синие огни.
– Зная твое положение, я потороплюсь. Час на каждую.
– Наверху много комнат, – сказал Парракис с легкой одышкой, – его ягодицы усиленно двигались, – эти комнаты сдавались давно, когда я был ребенком. Отсюда вы сможете видеть улицу.
Ричардс в первый раз заметил, как хороша ее грудь под залитой кровью черно-зеленой блузой.
Минуты ползли медленно. Осталось двадцать шесть минут, двадцать пять, двадцать две, двадцать (Боже мой, хоть бы она еще продержалась…), восемнадцать, пятнадцать (моторы самолета снова заработали, издавая рокочущее кудахтанье, а наземные службы суетились у систем заправки, снуя в предполетных проверках), десять минут, восемь.