Ричардс почувствовал к ней жалость. Это было мимолетное чувство, но это был максимум, на что он был способен.
– Они не доносчики, они добропорядочные граждане Северной Америки. – Трудно было сказать, подлинной или ироничной была боль в голосе Киллиэна. – Во всяком случае, каждого, кто заметит вас, ждет вознаграждение. Наводчик со свидетелями получает сто нью-долларов. Наводка, в результате которой происходит убийство, оплачивается тысячью. Независимым операторам мы платим по десять долларов за фут и выше…
«Человек имеет право на хорошую выпивку», – подумал он. Он отхлебнул кофе. Кофе был крепкий и вкусный. Кофейник булькал.
Значит, аэропорт. И, возможно, кто-то еще заплатит по счетам прежде, чем все будет кончено.
Отец Ричардса выскользнул в ночь, когда Ричардсу было пять лет. Ричардс был слишком молод, чтобы помнить что-нибудь, кроме отдельных ярких картин. Он никогда его не ненавидел. Он прекрасно понимал, что, выбирая между гордостью и ответственностью, мужчина почти всегда выберет гордость – если ответственность отнимает его мужественность. Мужчина не может оставаться и смотреть, как его жена зарабатывает на хлеб, лежа на спине. Если мужчине ничего не остается, как быть сводней для женщины, на которой он женат, то мужчина, рассуждал Ричардс, может с тем же успехом выпрыгнуть из окна.
Авиакар поднялся на десять сантиметров от земли и, издавая приглушенный рокот, двинулся вперед. Когда они двигались через ворота, Ричардс съежился, всей кожей ожидая подвоха, но все обошлось. Темный поворот успокоительно поблескивал, уводя к главным зданиям.