Спала она в эту ночь беспокойно, измотанная, тревожимая странными образами, проскальзывающими сквозь прорехи сновидений. Ей казалось, что она слышит свистящий щебет болотных дьяволов, перелетающих с дерева на дерево над топкими берегами ручья, и мягкое бормотание шептунов совсем рядом с границей заклятий. Дважды Дженни вырывалась в дурном предчувствии из темной трясины сна, но каждый раз видела лишь Гарета, клюющего носом на сложенных стопкой седлах.
…Стань Дженни драконом, она бы не смогла выгнать его из Бездны, да, наверное, и не захотела бы. Неужели только поэтому он предложил ей ужасающее великолепие и небывалую свободу? Говорят, что драконы обманывают не ложью, а правдой, и Дженни знала, что Моркелеб не лгал, говоря о том, какие желания прочел он в ее душе.
– Как долго, ты думаешь, протянет твой отец под властью Зиерн? Я не знаю, какими там заклинаниями она его опутала, но как выглядят умирающие люди, я видел не раз. А она, при всей ее власти, всего лишь любовница. Фаворитка. Ей нужна Бездна – как собственное владение, и ей нужно золото гномов.
Мальчики давно уже принимали как должное, что родители их живут отдельно друг от друга. Лорд Холда и ведьма Мерзлого Водопада и не должны были походить на других взрослых. Как волчата, терпеливо выносящие опеку псаря, они соблюдали должное уважение в отношении тети Джейн, которая заботилась о них и искренне верила, что хранит от напастей, пока Джон объезжает границы, а Дженни занимается своей магией на Мерзлом Водопаде. Однако хозяином они признавали только отца, а любили только мать.
Разум его вздрогнул и отпрянул. Зрение вернулось, и Дженни обнаружила, что стоит по колено в груде золота, а перед ней отступает, пятясь, огромный черный силуэт. Не давая ему времени опомниться, она ударила новым заклятием, вложив в него всю свою ярость, вплетя в мелодию руны боли и разрушения – те самые, с помощью которых заговаривала гарпуны. Однако точь-в-точь, как в той давней схватке с бандитами на распутье, ненависти Дженни не испытывала – просто иначе было нельзя. Дракон дернулся и уронил гривастую голову на жалобно звякнувшую золотую груду.
Дженни видела, что он чувствует ее очарованность. Серебряные глаза манили ее, разум дракона касался разума Дженни, как соблазнитель касается женской руки. А она все никак не могла отдернуть руку, и он это тоже понимал. Дженни старалась вырваться: вспоминала Джона, вспоминала детей, пытаясь памятью о них защититься от этой власти, влекущей, как шепот бесформенной ночи.